Иса презрительно искривил губы:

– Врешь.

Он повернулся к радисту – тот часто заморгал.

Со стороны послышался стон. Боевик, раненный в плечо, сам делал себе перевязку, пуля прошла навылет. Один конец куска материи он придерживал левой рукой, второй тянул зубами.

– Вы прибыли, чтобы принять самолет, – произнес Иса, – и я не уйду отсюда, пока не взорву его. Что на борту? Если будешь и дальше молчать, мне придется убить тебя, а я уйду на машинах в пустыню.

И без того перекошенное страхом близкой смерти лицо Уэллера исказила гримаса ужаса. Он на мгновение представил себе, как Иса целится в заходящий на посадку самолет из «Стингера». А потом облако газа накрывает склады, его сносит ветром к городу.

– Там оружие, – тихо проговорил он, – автоматы, гранатометы, боеприпасы.

Уэллер рассудил, что можно сказать часть правды и на время спасти себе жизнь.

– Это немного меняет дело, – сказал главарь боевиков, – немедленный взрыв отменяется.

– Без нас ты его здесь не посадишь, – предупредил капитан. – Предлагаю сделку. Мы сажаем самолет и передаем тебе груз, а ты отпускаешь нас.

– Согласен, – почти без раздумий ответил Иса и добавил: – Не только груз, но и экипаж – мой.

Уэллер смотрел Исе прямо в глаза:

– Мне нужны гарантии.

Главарь засмеялся:

– Ты мне ставишь условия? Когда прибывает самолет?

– Меньше чем через час.

– Свяжешься с ним, как у вас договорено, – приказал Иса радисту. – И без глупостей, я не очень хорошо говорю по-английски, но понимаю отлично.

Он поднялся, осмотрел аппаратуру, радостно заключил:

– Цела. Приступаем.

* * *

Украинский самолет уверенно снижал высоту. Дверь в кабину пилотов была открыта. Владимир Брук стоял в проходе, прислушиваясь к переговорам по рации, то и дело любовно посматривал на ящики в грузовом отсеке. На горизонте уже виднелся дым над Неджефом.

Николай подошел к Бондареву, остановился в отдалении.

– Руки покажи! – приказал он.

Клим сидел, опустив руки между коленей. Ружана переводила взгляд, смотрела то на Николая, то на Бондарева. Клим медлил.

– Наручники покажи! – нервничал охранник.

Бондарев поднял руки, браслеты надежно охватывали запястья, но Николай не привык верить только глазам.

– Подергай, – обратился он к Ружане.

Женщина несильно подергала браслеты.

– Они закрыты, – сказала она.

Только после этого Николай стал немного более спокойным.

– Пойдешь передо мной, – предупредил он Бондарева.

– Для этого нужно еще сесть, – отозвался Клим.

Брук ухватился рукой за перегородку – самолет трясло в восходящих над пустыней потоках горячего воздуха. В самолете, разогретом солнцем, стало душно, пот катился по лицам. Ружана часто дышала, обмахивалась сложенной газетой.

– Вижу вас, – прозвучал в наушниках голос наземного радиста, – заходите на радиомаяк. Полоса расчищена.

– Вас понял… иду на посадку.

Самолет резко пошел на снижение. Неджеф исчез с горизонта. Брук всматривался в бетонную полосу, в конце которой стоял «Хаммер», казавшийся сверху не больше майского жука. Чернели плоские крыши складов.

Шасси коснулись бетона сразу за отсыпанной мелом полосой, за машиной тут же потянулся шлейф пыли. Пилот тормозил, выли винты, вибрировал самолет. Всех вжало в спинки сидений. И только Брук продолжал стоять, вцепившись в перегородку. Самолет качнуло, и он остановился на площадке. Смолкли двигатели. Метрах в трехстах перед «Ан-24» виднелся угловатый «Хаммер», раскрашенный под цвет пустыни. Машина тронулась с места и, миновав самолет, завернула к его хвосту.

– Опускай рампу, прилетели, – сказал Брук и вытер вспотевшее лицо.

Хвостовая рампа пошла вниз. Как всегда бывает после долгого полета, пассажирам транспортника хотелось как можно скорее оказаться на земле, почувствовать под ногами твердую почву. Раскаленный ветер уже врывался в грузовой отсек. Брук миновал ящики, поставил ногу на опускающуюся рампу. За ним следовали Ружана и охранники, Николай шел за Бондаревым, держа в опущенной руке пистолет. В затылок ему дышали летчики.

Сперва над опускающейся рампой показалась линия горизонта – ровная, далекая, размытая дымкой, – а следом за ней и «Хаммер»… На крыше машины стоял крупнокалиберный пулемет, а из люка торчал мрачный бородатый боевик.

– Рампу поднять! – крикнул Брук, но, прежде чем пилот сделал шаг назад, тут же «дал отбой», заметив, как боевик изготовился стрелять. – Здесь боеприпасы! – по-английски закричал торговец оружием. – Никому не стрелять, – и поднял руки.

Из-за машины показалось еще шестеро боевиков с автоматами на изготовку, они щурились на солнце, пытаясь разглядеть, что происходит в полутемном чреве транспортного самолета.

– Выходим по одному, – распорядился Иса, на плече у него покоилась труба реактивного снаряда. – Оружие кладите на бетон.

Бондарев обернулся, встретился взглядом с Николаем, тот приподнял пистолет. Клим отрицательно покачал головой и бесшумно сделал шаг в сторону, исчез за ящиками.

Брук, выйдя на полосу, расстегнул пиджак, двумя пальцами вытащил из кобуры за рукоятку пистолет и положил его на бетон. Тут же заложил руки за голову. Кивком головы Иса показал ему, чтобы отошел в сторону.

– Следующий.

Ружана ступила на раскаленный бетон, зажмурила глаза. Тарик, повинуясь взгляду Исы, подбежал к ней, запустил руку в сумочку, окинул взглядом фигуру.

– Ничего нет.

Ружана, покачиваясь на высоких каблуках, подошла к Бруку, стала рядом с ним.

– Что происходит? – шепотом спросила она у Владимира.

– Кажется, нам крупно не повезло, – злобно ответил он.

– Ты знаешь их?

– Первый раз вижу, нас должны были встретить американцы… – Брук замолчал под тяжелым взглядом Исы.

Охранники положили оружие на бетон, присоединились к своему боссу и его секретарю. Николай больше всех тянул, прежде чем расстаться с оружием. Летчикам даже ничего не пришлось отдавать.

– Все вышли? – спросил Иса, поводя базукой по строю пленников.

– Да, – опередил Брука с ответом Николай.

Торговец оружием прошелся взглядом по стоящим рядом с ним и, не обнаружив Бондарева, произнес:

– Еще нет.

Злость волной прошлась по лицу Исы, ему показалось, что над ним издеваются.

– Там еще связанные летчики, – уточнил Николай и из-под нахмуренных бровей глянул на Брука. Тот больше не стал спорить. – Они сами не могут выйти.